Экспансия

Совершенно иначе, как видим, развивались события после Брестской унии. То, что при Даниле и его преемниках было тактическими эпизодами, со времени унии стало долговременным курсом. Западно-украинские земли втягивались в орбиту не просто Рима, а в орбиту основанной духовно на католицизме и продленной этикой протестантизма Западной цивилизации. Водораздел двух цивилизаций прошел по территории Украины, оставив в душе ее основного народа настолько глубокие раны, что они дают знать о себе и сегодня.

Короли не признавали иной восточной церкви в Речи Посполитой, кроме униатской. Все, кто отрицал унию, были в их глазах уже не исповедниками веры греческой, а только отступниками, еретиками. Эти взгляды разделяли вся католическая Польша и Литва. Собственно, и уния стала в Польше верой низшей, недостойной высшего слоя, принимавшего католицизм. Православие в глазах общественности рисовалось заброшенной верой, считалось верой не просто хлопства вообще, как уния, но верой недостойного хлопства, того, которое в силу своей дикости и отсталости неспособно подняться на более высокий уровень религиозного и общественного понимания. Словом, происходило то, что сильно напоминало нынешнее отношение католиков, униатов и филаретовских раскольников к каноническому православию.

Эти предубеждения диктовали и соответствующий стереотип поведения, отношения к православным. Сформировалась своевольная модель поведения магнатской вседозволенности, о которой говорили «яко на Украине». В этой обстановке крупный катаклизм становился неизбежным. Почты и вооруженные отряды польских магнатов, их многочисленные управляющие и надсмотрщики, торговцы в их питейных заведениях, также преимущественно из числа иноверцев, делали конфронтацию с каждым днем все сильнее, доводя социальный антагонизм и религиозные противоречия до стадии кризиса. Несоединимость шкалы ценностей, соционормативной культуры ускоряли социальный взрыв. Все отрицательные изменения в общественной жизни ассоциировались в сознании украинцев именно с магнатами-поляками и с их разноплеменной челядью – носителями чужого режима.

Эту сумму антагонизмов, накопившихся в сфере взаимоотношений представителей двух цивилизаций в общественной жизни и быте, Богдан Хмельницкий охарактеризовал кратко и исчерпывающе: «Поляк и спокойствие на Руси вместе существовать не могут».

Полонизация украинских земель сопровождалась серьезными изменениями в их экономической жизни. Католическая шляхта, захватив лучшие плодородные земли, в погоне за увеличением экспорта хлеба в вечно голодную Европу переходит на путь организации плантационного фольварочного хозяйства и усиления барщины. Весь свой потенциал князья тратят на создание собственных государств-уделов, которые приносят им ощущение могущества и власти. Княжеская волна выплеснулась из перенаселенной Волыни на Киевщину и Брацлавщину, создавая гигантские латифундии, преимущественно путем тотальной скупки за бесценок земель у обедневшей местной шляхты или путем прямых захватов. В первой четверти XVII ст. окончательно формируются гигантские земельные комплексы князей, только номинально подлежащих контролю государственной администрации. Например, на территории имения Лубенщина рода Вишневецких, не имевшему равных по площади во всей Европе, действовали одна власть и одно право – князя. Всего лишь 10 княжеских семей владели 55% общего земельного фонда Украины.

Установление польского административного контроля над Украиной позволило польской шляхте держать руку на пульсе украинской жизни, приобретать землю в условиях разорения или угасания семей украинских землевладельцев. В основном несколько польских семей сосредоточили в своих руках весь южный пояс украинских земель, фактически исключенных из сферы нормальной судебно-распорядительной власти. Жадность польских добытчиков победила любые государственнические соображения. Польское правительство во время правления выборных королей было не в состоянии хоть как-то урезонить распоясавшихся на местах князей-феодалов.

Господствующая общественная система, представленная магнатами и их латифундиями, вызывала ненависть среди народных масс – не только крепостного крестьянства, но также мещанства и мелкой шляхты.

Сопротивление Не смотря на связанное с унией трагическое развитие событий, защита веры предков и родной культуры продолжалась с удвоенной силой. Число сторонников православной культуры не ограничивалось только магнатами старых родов. В городах создавались братства, объединявшие ремесленников и торговцев, отдельных состоятельных купцов. Братства заботились об образовании и книгоиздательском деле.

Религиозные и духовные потребности украинских земель активно отстаивал гетман Петр Сагайдачный. Рассматривая казачество как движущую силу общества, он решил объединить военную силу казачества с политически слабой церковной и духовно-культурной верхушкой Украины. В 1620 году Сагайдачный вместе со всем Запорожским кошем вступил в Киевское братство.

По мере того, как братские школы оканчивали новые сотни выпускников, а в типографиях печатались новые десятки книг, распространялась грамотность. Однако параллельно наблюдался культурный разрыв между киевской элитой, которая усваивала лучшие образцы православной и мировой культуры, и остальным обществом. Полонизация и окатоличевание, идущие с Запада, привели к перемещению в начале XV ст. центра церковной и культурной деятельности на Восток.

Движущей силой православного возрождения на новоосваиваемых восточных землях была Киево-Печерская лавра. В 1610 году архимандрит Елисей Плетенецкий сплотил вокруг нее священнослужителей и издал более 30 книг, главным образом религиозного содержания. Киевский митрополит Петр Могила после 1632 года создал Могилянскую академию, которая стала важнейшим учебным заведением мира восточных славян. Развивалось школьное образование. Как писал в 1655 году араб-христианин Петр Алеппский, путешествуя по украинским землям, «даже крестьяне в Украине умели читать и писать… а сельские священники считали своим долгом обучать сирот, не позволяя тем шататься по улицам, как бродяги».

Грамотность, выступавшая мощным ретранслятором православной духовности в массах, впоследствии сыграла важнейшую роль в прочном идеологическом обосновании освободительной войны Богдана Хмельницкого и Воссоединения с Россией.

Основы Воссоединения Идея Воссоединения была в украинских землях, что называется, выстрадана.

Уже начиная с митрополита Иова Борецкого (с 1620 года) вся украинская интеллигенция, в том числе и казацкая, кланялась московскому царю как своему защитнику и покровителю. Сам Иов еще в 1624 году ставил перед царем вопрос об объединении украинского народа с российским. Антироссийские выступления отдельных украинских деятелей не делали погоды в Украине, а были, скорее, исключением. Народное самосознание дистанцировалось от таких фигур как Выговский, Дорошенко, Мазепа, Орлик. Метко, хотя и с другого берега, замечает культуролог И. Дзюба: «Трагедию Полтавы связываем с военным преимуществом Петра I, забывая, что без украинских казаков – противников Мазепы – бежать из-под Полтавы пришлось бы не Карлу, а Петру».

И. Мазепа достаточно убедительно доказывал казацкому войску необходимость союза с Швецией: «И мы теперь почитать должны Шведов своими приятелями, союзниками и благодетелями как бы от Бога ниспосланными для освобождения нас от рабства, презрения и восстановления в первую очередь свободы и самодержавства. Ибо известно, что прежде мы были то, что теперь Московцы: правительство, первенство и самое название Руси от нас к ним перешли. Но мы теперь за них, как притча во языцех». Возможно, Мазепа был хорошим, как для того времени, политиком (не случайно же старательно изучал Макиавелли!), но не знал, что такое культурология. Швеция для стихийного и коллективного культуролога – народа – ассоциировалась с королем Польши Сигизмундом III Вазой шведского происхождения, при котором католическая экспансия в украинские земли достигла апогея. Вот почему, выслушав гетманскую речь и прочитав во всех ставках и военных собраниях его прокламации, только небольшая часть украинского войска восприняла призыв Мазепы, а подавляющее большинство осталось верным царю и, следовательно, своей религии и культуре: «… а чтобы отстать от Царя и царства Христианского и передать себя в волю Монарха Лютеранского, попирающего иконы Святых и сквернящего среды и пятницы мясоедением, о том и слышать не хотели».

В этой цитате как раз и покоится суть всего того, что происходило в 1709 году: войско и народ не могли отказаться от своего традиционного и обратиться к чужому. Швеция в то время уже была лютеранской, но от этого ничего не менялось для украинцев – и католицизм, и лютеранство были одинаково чужды народу. Можно, конечно, представить, что если бы в этих событиях принимала участие Галичина, что-то могло происходить иначе. Но в то время западные земли находились под польской короной. На Востоке главную роль играла, как видим, цивилизационная принадлежность.

Характерно, что это обстоятельство прекрасно понимал сам Хмельницкий. Выступая с речью во время Переяславской Рады, Богдан Хмельницкий говорил: «Панове полковники, ясаулы, сотники и все Войско Запорожское и вся православныи христиане! Ведомо то вам всем, как нас Бог освободил из рук врагов, гонящих церковь божию и озлобляющих христианство нашего православия восточного, что уже шесть лет живем без государя в нашей земле в безпрестанных бранех и кровопролитиях с гонители и враги нашими, хотящими искоренити церковь божию, дабы имя русское не помянулось в земли нашей, что уже велми нам всем докучило, и видим, что нельзя нам жити боле без царя. ( … ) А православный христианский великий государь царь восточный есть с нами единого благочестия греческого закона единого исповедания, едино есмы тело церкви православием Великия России, главу имуще Исуса Христа. Той великий государь християнский, зжалившися над нестерпимым озлоблением православныя церкви в Малой России, шестьлетних наших молений безпрестанных не презревши, теперь милостивое свое царское сердце к нам склонивши, своих великих ближних людей к нам с царской милостию своею прислати изволил, которого есть ли со усердием возлюбим, кроме его царская высокия руки, благотишнейшаго пристанища не обрящем».

Даже противники украинско-русского единства в те минуты, когда оказываются способными мыслить объективно, признают, что Воссоединение было не чем-то искусственным, а глубоко закономерным. Тот же И. Дзюба на третьем Всемирном форуме украинцев говорил: «Трагедию 1654 года объясняем недальновидностью Богдана Хмельницкого, не спрашивая себя, а кто же это на несчастливой площади в Переяславе кричал: «Хотим под царя белого, царя московского!» Кричали как раз наши предки, чья историческая мудрость оказалась намного выше, чем понимание истории теми, кто спустя 337 лет губил великое государство в Беловежской Пуще.

Воссоединение

Конечно, великие события не свершаются вне условий, которые их порождают. Но условия дарят только возможность свершения великого, и возможностью этой далеко не каждый умеет воспользоваться. Хмельницкий смог.

В середине XVII века в Речи Посполитой происходили события, вынудившие Москву пересмотреть ее оборонительную политику по отношению к Западу. С образованием в 1659 году польско-литовского государства украинское православное крестьянство, попав под юрисдикцию польских панов и католических епископов, испытало на себе, по сути, тройной гнет — социально-экономический, национальный и религиозный.

Последний резко усилился после создания в 1596 году (Брестская уния) Униатской церкви, формально исповедовавшей православие, но подчиненной Риму. Начались восстания, в которых главной движущей силой закономерно стало запорожское казачество. В 1648 году они вылились в мощное освободительное движение под руководством гетмана Богдана Хмельницкого, заключившего антипольский союз с крымскими татарами, а затем обратившегося к Москве за помощью. Царь Алексей Михайлович, как и его отец в 1625 году, когда Юго-Западная Русь впервые остро поставила вопрос о воссоединении, не решался поддержать украинцев, ибо это означало неминуемую войну с Польшей. Между тем казаки вновь и вновь ставили вопрос о вступлении в русское подданство. Наконец, Земский собор 1653 года принял решение об удовлетворении этих просьб.

В январе 1654 года на Переяславской Раде в присутствии царского посла представители казачества и крестьянства приняли клятву верности Москве. Данный акт юридически оформлял воссоединение Украины и России, явившееся следствием волеизъявления народа. В определенном смысле это было продолжением политики собирания древнерусских земель. Политики, которая находила понимание во всех этих землях.

Богдан Хмельницкий всегда мыслил исключительно категориями единства

Талант и даже гениальность Богдана Хмельницкого состоят в том, что даже спустя сотни лет после его высокого гражданского подвига у противников единства Русского Мира не находится весомых аргументов для убедительной критики его действий. Хмельницкий много лучше своих и наших современников понимал глубинные корни единства двух народов: «От Владимерова святого крещения одна наша благочестивая христианская вера с Московским государством и имели едину власть. А отлучили нас неправдами и насилием лукавые…».

Таким образом, Хмельницкий понимал, что не племенное чувство или государственная гордыня могли скрепить единство двух народов, но единая культура, взращенная на православно-общинных идеалах, ответственность за сбережение которых лишь усиливалась фактом раннего ухода с исторической сцены материнской для восточных славян цивилизации – Византии. Выходит, Хмельницкий понимал и то обстоятельство, что только внешний фактор не позволил русскому народу сохранить единство или, во всяком случае, быстро воссоединиться после вынужденной разлуки в условиях, с одной стороны, козней, то есть происков Ватикана и проводников его прозелитизма, и, с другой, прямого насилия «лукавых».

В том, что Богдан Хмельницкий всегда мыслил исключительно категориями единого русского народа и единого государства, сомневаться не приходится. В декабре 1647 года, когда Запорожская Сечь приветствовала Богдана Хмельницкого, обманувшего ловившего его на на дороге стражу, он заявил: “Хватит терпеть этих поляков, давайте соберем раду и будем защищать церков православную и Землю Русскую!” Все знают, что исторически существуют три Руси – Великая, Малая и Белая. Но мало кто уже помнит, что Малая Русь, то есть нынешняя Украина, получила такое название в силу того, что она являлась центром всей Земли Русской. Как Малая Польша в Польше или Иль-де-Франс во Франции. Отсюда, кстати, родилось и хорошо известное выражение «Киев – мать городов русских». Мало кто помнит сейчас, но это отлично помнил и понимал Богдан Хмельницкий. Заметим, он говорит даже не «Малая Русь», а «Малая Россия».

Почему? – кто-то спросит. Да потому, что он прекрасно осознает: наряду с историей, оставшейся в прошлом, возникла новая реальность. Она – продолжение прошлого, верно, и все же – новая. И это новое состоит в том, что из прошлой Руси выросла новая Россия. Не считаться с этим нельзя. Не только потому, что обстоятельства оказались против той части Руси, где живет и творит он, Богдан Хмельницкий. В первую очередь, по той причине, что чувство нового в огромной степени присуще самому Богдану Хмельницкому. Он отлично знает историю и потому замечательно ориентируется в современности. Малая Русь становится у него Малой Россией с тем, чтобы и дальше оставаться сердцем Русского Мира.

Почему Киев остался «матерью городов русских», но не стал «матерью городов российских»

И поначалу оно так и происходило. Десятки и сотни, а впоследствии тысячи малороссов едут на северо-восток, чтобы ускорить процесс выравнивания уровня цивилизационного развития двух частей былой Руси, а теперь – новой России. Быстро складывается украинско-русский консенсус, которому суждено было пережить не только века, но и само общее государство во всех его формах. Вполне возможно, все случилось бы в соответствии с замыслом Хмельницкого, будь у нас поменьше Выговских, Дорошенко и Мазеп. На черную кошку они не тянули, потому что народ всех их отвергнул. Но черного котенка они все же запускали в отношения двух важнейших составных Русского Мира. Поэтому Киев остался «матерью городов русских», но не стал «матерью городов российских».

Хмельницкий не только понимал, но считал невозможным и даже абсурдным не воспользоваться предоставленным историей шансом воссоздать единую Русь-Россию. Тем более, что этот шанс был получен в ходе тяжелейшей и кровопролитнейшей войны с сильным и, к тому же, иноцивилизационным хищником, Польшей, которая не просто вела войну на истребление народа Юго-Западной Руси, но которая была как бы «уполномочена» на уничтожение всех «схизматиков» самим «папежем», то есть папой римским.

И это обстоятельство, если мы говорим о средневековье, тоже надо понять. Ведь в социальной психологии того времени сознание греховности деятельности человека, сопряженной с убийствами и грабежом, было все же существенно. По крайней мере настолько, что заставляло многих время от времени часами простаивать на коленях в храмах, вымаливая у Бога прощение за содеянное, или покупать индульгенции, своеобразные «ценные бумаги» Ватикана, позволяющие грешить в зависимости от вместимости собственного или родительского кошелька.

А в этом случае, то есть в непосредственной и тотальной агрессии феодалов-католиков против Юго-Западной Руси, не надо было молиться, не надо было покупать индульгенции. Надо было делать одно – убивать и грабить как можно больше. И чем больше, тем, согласно католической церкви, богоугоднее и благолепее все это выглядело. Получалось у них как в исламе – чем больше отправишь на тот свет «неверных», тем с большей гарантией получишь место в раю. Но в исламе, надо отдать должное родственной нашему православию религии, речь действительно идет о неверных, то есть представителях других религий, к тому же проявляющих враждебность по отношению к исламу, а в нашем случае встречаем другое – христиане-католики решили истребить христиан-православных.

Отсюда становится понятно, почему военные действия со стороны поляков выглядели столь бесчеловечно даже по тем, не отличающимся особым гуманизмом, временам. Колы и костры, разможженные детские черепа, изнасилованные женщины со вспоротыми животами и выброшенными оттуда трупиками не родившихся младенцев – все это было для польских изуверов самым обыкновенным занятием. Еще раз хочу подчеркнуть – очень даже богоугодным.

Когда и при каких обстоятельствах появится Хмельницкий новой эпохи?

Сегодня, задним числом, немало украинских историков, опираясь на выдумки польской исторической школы и де-факто примкнувшего к ней, хотя и с оговорками, Михаила Грушевского, ставят под сомнение гражданский подвиг великого гетмана. Им кажется, что Хмельницкому надо было держать курс «на Европу» в составе Польши или, по крайней мере, после крупных побед над поляками провозгласить создание независимого украинского государства.

Согласимся с тем, что мысли о независимости или продолжении вхождения в Польшу (существовал и Крымско-Турецкий вариант, аукнувшийся впоследствии бесчинствами турок на Подолии, нанесших «визит» туда по приглашению известного «европеоцентриста» и творца конституции по совместительству Пилипа Орлика) действительно имели хождение среди части казацкой старшины. Были полковники, которые в Переяславе отказались присягать царю. Но не они определяли суть происходящего. Все было решено заранее. Будь я идеалистом, в самый раз было бы сказать, что судьба Юго-Западной Руси решалась провидением, а при желании можно было бы отыскать и соответствующий катрен у Нострадамуса. Оставаясь же на позициях реализма, следует признать: воссоединения хотел народ. Не полковники, и даже не Богдан кричали на площади в Переяславе: «Хотим под царя белого, царя московского!» Кричали как раз простые люди, наши предки, чья историческая мудрость оказалась намного выше, чем понимание истории теми, кто спустя 337 лет губил великое государство в Беловежской Пуще.

Гениальность Хмельницкого состоит в том, что он намного сильнее и глубже многих своих соратников осознавал волю народа. В войне против польского ига было немало мотивов. Интересы духовно-культурные, цивилизационные самым причудливым образом переплетелись с интересами передела земельных владений (в пользу украинской шляхты, разумеется), освобождением от феодально-крепостного угнетения и т.д., вплоть до намерений самого Богдана Хмельницкого учредить новые западные границы Руси-России на Висле. Но в этом конгломерате интересов, стремлений и желаний наружу уверенно пробивалось самое важное и главное – воссоединение, восстановление великого государства русского народа.

На днях исполнится 350 лет Воссоединения. Встретятся президенты двух стран. Будет идти речь о будущем наших отношений. Хорошо, если наши высокие руководители будут при этом руководствоваться подлинными чаяниями и стремлениями народов Украины и России.

Мы сегодня можем только гадать, сколько бы понадобилось времени для реализации этой высокой цели, не подари наш народ истории Хмельницкого. Но, наверное, человеку в большей степени присуще не желание исправить или подправить прошлое в прошлом, а другое качество – исправить прошлое лучшим будущим.

Возможно, кто-то попытается увидеть в том, что я говорю, элементы мистики или иррационального. Но мы видим трагедию православных сербов, лишившихся своей «Малой Сербии» - Косово. Мы видели, как болезненно переживали 50-летний раскол немцы, хотя и понимали, что виноваты в случившемся только они сами. Мы видим трагедию палестинского народа, вот уже полстолетия лишенного родины. И еще хочу спросить: кто-то может представить Францию без собора Парижской Богоматери? Или арабский мир без священного камня Кааба в Мекке? Или почему Соединенные Штаты, почти 230 лет назад разорвавшие пуповину с Англией, продолжают поддерживать с этой страной самые доверительные отношения, хотя, и каждый это понимает, господствующий в Америке мультикультурализм, казалось бы, камня на камне не оставил от былой духовно-культурной близости? Теряя основные, базовые очаги своей истории и духовности, народы теряют сами себя, легко становясь жертвами иноцивилизационной экспансии. Начинается все банально. Вначале кому-то понадобился особый статус кладбища Орлят во Львове, вскоре понадобится вся Украина. Если, конечно, своевременно не избавимся от позы страуса, спрятавшего голову в песке и не желающего замечать происходящее вокруг.

Почему же тогда воображение некоторых людей (не знаю только, каким – богатым или не очень – воображение такого рода можно назвать) легко рисует русских без Святой Софии Киевской и без Киевско-Печерской лавры, а украинцев – без Москвы, Ростова Великого, Кремля и Загорска, воздвигнутых выходцами из Киева и других городов и княжеств Юго-Западной Руси?

В этом смысле стоит задуматься над тем, когда и при каких обстоятельствах появится Хмельницкий новой эпохи. Народы Украины и России его ждут вот уже долгих тринадцать лет.