Но иногда бывает так, что «измы», которые приходят к нам со стороны, не усваиваются. Я хорошо знаю глубинку России, мне много приходится путешествовать - по районным городам, по селам, и я не уверен в том, что существующая сегодня система государственного управления реально близка и понятна тем людям, которые живут в тех местах.
В её основу положена идея политической конкуренции и многопартийность. Возьмем средний российский уездный город. Если мы будем искусственно создавать там многопартийность, то все в итоге превратится в некую пародию на многопартийность. Люди не знают, что такое многопартийность, и они этого знать не желают. Они знают: вот этот доктор, образованный и умный, во всем разбирается, и мы ему верим, а вот это врач - не очень хороший. Вот этот учитель - прекрасный, образцовый, а вот этот директор школы – ну, Бог с ним, и люди тянутся не к политическим моделям и политическим программам, а к личностям, и с личностями они связывают свое благополучие.
Ведь если посмотреть на то, как была устроена наша государственная власть в средние века, то как раз это мироощущение русского человека и использовалось для построения государственной структуры. Власть царя, абсолютную власть царя (хотя до Петра она и не была уж такой абсолютной) уравновешивала боярская дума с одной стороны, церковь – с другой стороны, но что самое интересное - эту власть уравновешивали и Земские соборы. Такого не было ни в одной западноевропейской стране. Когда об этом говоришь западноевропейским политикам, то многие ушам своим не верят, что в средневековой России была система прямого народного представительства, которое было призвано уравновешивать и балансировать царскую власть и власть аристократии, которая была представлена в боярской думе. За счет кого? За счет людей, имеющих признание в тогдашнем обществе. Известно, что Земские соборы не были постоянно действующими органами, но они собирались всякий раз, когда надо было решать судьбоносные для страны вопросы.
В Общественной палате есть некая идея, которая была представлена в этом земском принципе. Конечно, Общественная палата – не Земский собор. Но общественная палата должна состоять из уважаемых людей, и эти люди должны быть взяты в неё действительно, что называется, из народа. Если будет так, то Общественная палата станет местом реального диалога.
Александр Дугин: Почему лично Вы приняли решение о невхождении в Общественную палату?
Митрополит Кирилл: Я сразу был убежден в том, что лично мне участвовать в Общественной палате не следует. Первую часть этой истории я уже рассказал и нарисовал идеальный образ того, чем с моей точки зрения должна быть эта палата, и как она должна функционировать. Но очень часто в нашем отечестве происходит, что хотели как лучше, а получилось… Поэтому есть еще вопрос относительно того, как идея реализована.
Ведь существуют и опасности. Две главные опасности следующие: если личности, собранные в этой палате, не будут ощущать себя достаточно автономными, то она может превратиться в некую политическую декорацию, в некую pr-акцию, которая будет напоминать борьбу за мир в советское время, когда собирали представителей духовенства и интеллигенции и давали им определенные задания, чтобы они озвучивали вполне понятные идеи. Сохрани Бог, если это будет так, ведь тогда будет потеряна реальная возможность диалога церкви и власти.
Вторая опасность связана с другой бедой, существующей в нашей стране. К сожалению, многое у нас покупается слишком легко, и не дай Бог, чтобы Общественная палата превратилась в группу, лоббирующую чьи-то интересы. Есть, конечно, и другие опасности, и пока не станет ясно, как функционирует палата, чем она занимается, я думаю, что участие духовенства на синодальном уровне по меньшей мере рискованно.
Александр Дугин: На мой взгляд, это очень серьезное указание, поскольку без участия Русской православной церкви в Общественной палате потеряется её смысл как института. Ведь кого же ей представлять в качестве духовной основы, кроме как не Русскую православную церковь?
Митрополит Кирилл: Я никогда небыл против того, чтобы в Общественной палате был кто-то от церкви. Но сам я не стал участвовать потому, что было бы разумно, чтобы это представительство не было на уровне иерархии. Всякое представительство на уровне иерархии отождествляется с реальным представительством церкви. Если иерарх что-то говорит или не говорит, то у людей складывается впечатление, что это говорит или не говорит церковь, что это её официальная позиция.
А представьте себе, если позиция общественной палаты будет расходиться с независимой позицией нашей церкви. Тогда что, нужно дезавуировать того или иного иерарха? Поэтому такое представительство эффективно лишь на уровне мирян, священников, экспертов, специалистов в области церковно-государственных отношений.
В свое время Святейшим патриархом и Святейшим синодом мне было поручено возглавлять подготовку основ социальной концепции. Многое было сделано для того, чтобы сформулировать модель церковно-государственных отношений. В центре этой модели – очень важная идея автономии церкви. Церковь является партнером государства, церковь оставляет за собой право выражать своим голосом голос людей, не имеющих власти: обездоленных, бедных, слабых, тех, кто не может говорить. Церковь должна быть голосом совести своего народа. И она должна стремится строить свои отношения с властью таким образом, чтобы обеспечить себе право и возможность быть этим голосом.
Приведу конкретный сценарий того, что происходит в Общественной палате. Обсуждается тот или иной закон (а Общественная палата делает экспертизу законов), и представитель церкви поддерживает этот законопроект. Что это означает в глазах оппозиции? То, что церковь сращивается с властью.
Представьте себе другой вариант. Церковь выступает против законопроекта, внесенного правительством. Это знак того, что церковь - с оппозицией. И оппозиция немедленно воспользуется этим фактом – скажет, церковь с нами, даже церковь борется с этим правительством. А у церкви, может быть, просто своя точка зрения.
Есть еще сценарий – церковь может говорить то, что не нравиться ни одним, ни другим.
И наконец последний сценарий – игра в молчанку: вы деретесь, ругаетесь, а мы над вашей схваткой. Тогда тоже искаженный образ церкви, которая по-страусиному прячет голову.
Я вспоминаю ситуацию, которая сложилась на съезде народных депутатов, когда представители церкви впервые попали в политическую среду и стали участниками политических баталий. Один раз только митрополит Питирим поднялся на трибуну для того, что бы успокоить людей. И что за этим последовало? Господин Афанасьев немедленно поднялся на трибуну и сказал – пусть нас митрополит не призывает к благости. Очень был поучительный момент. Реальное, законное и правильное действие церкви - успокоить людей в этом политическом конфликте - воспринимается двусмысленно. Поэтому, я думаю, что церковь должна находить иные способы диалога с властью. К счастью, такие способы есть, и церковь должна реально использовать эти средства, что бы выражать свою позицию, оставаясь одновременно автономной.
Тем не менее, должен сказать, что, поскольку в Общественной палате есть представители и других религий, то конечно, на каком-то уровне церковь тоже представлена. Но не на таком уровне, который в сознании народа отождествляется с официальным учительным голосом церкви.
Вот еще, кстати, один аргумент, почему личного я не участвую в Общественной палате. В ней не может быть представлен весь межрелигиозный совет России. Я являюсь председательствующим лицом в этом совете. Значит, какая-то часть будет представлена, какая-то - не будет. Что это означает для тех, кто не будет представлен? Это, во-первых, разочарование, а во-вторых, отрицательные последствия для межрелигиозного сотрудничества. Если бы я остался с теми, кто в палате, это было бы дополнительной причиной к тому, чтобы развалить межрелигиозный совет России, и межрелигиозное сотрудничество, построенное не под покровительством государства и не в рамках государственной структуры, а исключительно на основе добровольного участия представителей религий. Поэтому я предпочел остаться с теми, кто не входит в Общественную палату, с тем, чтобы сохранить межрелигиозный совет России и межрелигиозное сотрудничество, построенное на свободном волеизъявлении представителей традиционных религий России.
Александр Дугин: В прошлом году в России с шумом прошло празднование 1000-летия Казани - сама по себе прекрасная дата. Хорошо, что её решили так оглушительно отпраздновать. Тем самым власти хотели показать, что для России важна не только её западная составляющая, символически запечатленная в Санкт-Петербурге, но и восточная. Не могли бы вы, достопочтимый владыко, прокомментировать празднование юбилея Казани?
Митрополит Кирилл: Конечно, мы воспринимаем этот праздник сквозь призму православно-христианских позиций. И в первую очередь, само собой, учитываются православно-мусульманские отношения. Наладить их - это очень важная задача, которую наше общество должно решать. Православная вера – в России это вера большинства людей, но большое количество мусульман является очень важным, динамичным, и что самое главное – аутентичным фактором. Это те люди, которые жили на нашей земле всегда. Они ниоткуда не приехали, это не импортированное явление, это наше коренное явление. Поэтому мы должны относится к исламу с пониманием того, что это аутентичный российский народ. Я думаю, что это празднование могло быть использовано для развития улучшения православно-исламских отношений.
К сожалению, среди мусульман есть люди настроенные экстремистки, которые очень резко выступают против православной церкви. Мы не можем на это не реагировать. Но не в плане каких то конкретных действий, борьбы, силового давления, - мы должны фиксировать это явление и делать всё, чтобы оно ушло из нашей жизни.
Вот простой пример – посмотрите на мусульманские сайты. 90 процентов этих сайтов носят антиправославный характер. Это нас очень беспокоит. Нас заботит риторика некоторых исламских лидеров, которые позволяют себе резкие выступления против православной церкви. Нас очень огорчила позиция многих исламских лидеров, которые категорически выступили против преподавания основ православной культуры в школах, при всем том, что в Чечне абсолютно официально преподаются основы ислама. И мы, православные, приветствуем это, ведь мы выступаем не только за преподавание основ православной культуры. Например мы выступаем за то, чтобы мусульмане нашей страны смогли изучать в школе основы ислама. А в тех местах, где большие группы мусульман живут вместе с православными, может быть желательно, чтобы и православные изучали основы ислама, знали духовную культуру своих соседей. Конечно, нас не может не беспокоить эта позиция. Мы не драматизируем ситуацию, но мы и не закрываем на это глаза.
Александр Дугин: Владыко, как вы расцениваете факт переноса греко-католической кафедры из Львова в Киев, который вызвал такие бурные протесты православной общественности на Украине? И как это скажется на отношениях русской православной церкви с римским престолом?
Митрополит Кирилл: Это очень опасное дело. Я дважды встречался с ныне покойным папой Иоанном Павлом II, и дважды мы касались темы греко-католиков, унии на Украине, и дважды он мне говорил, о том, что это локальное явление, касающееся запада Украины, и оно не может быть в других местах, и тем более это распространение никак не должно осложнять православно-католические отношения. Понтифик мне это говорил лицом к лицу, и поэтому я смело могу сегодня об этом сказать, и об этом я говорил и при жизни покойного папы. Это была позиция папы, так он её и выразил в разговоре со мной.
Но одновременно мы должны и констатировать и тот факт, что перенос кафедры Греко-католического епископа из Львова в Киев был спланирован и подготовлен во времена умершего понтифика. Что это означает – для меня это загадка. Я не хочу даже думать, что папа был неискренен в отношении со мной, потому что человек, занимающий древнюю апостольскую кафедру, как бы мы ни относились к теме православно-католических отношений, не может в разговоре с православным иерархом говорить не то, что он думает.
Я отношу это за счет каких-то действий окружения папы, может быть, ватиканской политики, может быть, сильного давления со стороны греко-католиков. Не моё дело искать объяснений. Мое дело – свидетельствовать о том, что это очень опасно, и эту опасность осознавал даже покойный папа, и что перенос кафедры будет провоцировать новые и новые конфликты, но, что самое главное, он свидетельствует об экспансионистской сущности унии, ведь уния создавалась для ослабления православия.
Я всегда говорю людям, которые наивно спрашивают – а что ж плохого, ну они же захотели воссоздать утраченное христианское единство – при этом всегда забывается, что они воссоздали единство с Римом, через разрыв единства с Константинополем и всем православным миром. Что же это за методология, восстанавливать единство с одними, разрывая отношения с другими? Что же это за объединение церкви? Кроме как политическими мотивами происхождение унии объяснить невозможно. Уния была создана для того, чтобы подрывать православие, истощать его силы, вести параллельную миссию, чтобы блефовать. Потому что одетые в православные одежды неправославные люди выдают себя за тех, кем они не являются. Эта опасная, миссионерская, паразитическая, несущая в себе ложь сущность – вот она и разрушает церковное единство. Сегодня это явление переходит в наступление, свидетельствует о своей агрессивной сущности, претендует на всю Украину – по крайней мере это некий геополитический сдвиг, последствия которого могут быть очень опасными и для православно-католических отношений, и для отношений России и Украины.
