Гламурные бомжи и экономика свалки

Товар как объект становится центром, вокруг которого живет и функционирует человек, ставший человеком-потребителем

Огромная часть современных мыслителей в той или иной степени эсхатологична: смерть Бога, конец истории, смерть автора, закат человека. Гуманитарной сферой эти выводы не ограничиваются. Теперь и в экономике можно говорить о смерти товара, о конце классического капитализма, об экономическом постмодернизме. Об этом мы беседуем с известным мыслителем, автором многочисленных книг, среди которых есть и книга с названием "Конец экономики", с профессором МГУ Александром Дугиным.

"IBK.ru": О том, что мы уже не живем при классическом, привычном капитализме, догадывается постепенно все большее количество людей. Даются разные названия складывающейся системе: турбокапитализм, li-li, финансизм, постэкономика. В чем с Вашей точки зрения заключается суть этого явления?

Александр Дугин: Если раньше, в докапиталистическом хозяйстве, существовала система репрезентации материальных ценностей, которые представляли сословия, иерархию власти, то в последствии внимание было перенесено на означаемое, то есть на то, что деньги предполагают, на объект, на товар. Поэтому Адам Смит и Карл Маркс говорят о порядке сил и порядке денег. Объектом становится материальная ценность, основой функционирования системы – дополнительная прибавочная стоимость. В модерне произошла демистификация товаров, переход к "голой правде жизни" – реализации желаний, воплощению потребностей, наслаждению товарами. То есть, для классической экономики фундаментом выступает баланс спроса и предложения. Товар как объект становится центром, вокруг которого выстраиваются все культурные и исторические процессы, вокруг которого живет и функционирует человек, ставший человеком-потребителем. Товар – это глобальный денотат классической экономики.

В постэкономке мы видим обратный, реверсивный процесс. Внимание переносится с обозначаемого, то есть с товара, на обозначающее: векселя, кредиты, ценные бумаги. Важным этапом была отвязка денежных единиц от золотого обеспечения, то есть деньги, которые были товаром, становятся просто чем-то, что обозначает. Постэкономка – это производство знаков, обозначающего, а не обозначаемого. Определенное внешнее сходство можно найти в эпоху сословного общества. Если есть нечто, что не является рынком – это уже не капитализм, не экономика в привычном смысле слова. Таково явление ничем не обеспеченных денежных знаков и финансовых операций. В постэкономике происходит конец рынка как фудаментала, всё уже не строится на классической схеме баланса спроса и предложения – отсюда все проблемы, на которые обращают внимания критики общества потребления. Постэкономика уводит внимание от объекта в сторону символизирующего. Теперь уже отсутствует органический неспровоцированный спрос, составлявший фундамент классического капитализма и даже его антитезы - марксизма. Спрос в условиях постэкономики полностью формируется извне и искусственно.

"IBK.ru": Отсюда всё возрастающая роль рекламы, имиджа, бренда?

Не случайно сейчас идут битвы за помойки в Европе – помойка актуализируется. Если Ницше говорил об опустынивании – горе тому, кто носит в себе свою пустыню – то теперь надо говорить об опомоивании. Товар изначально движется на свалку – с производственного конвейера и через человека. Из витрины смотрит мусор, который потребитель через себя бесконечно прогоняет: с конвейера – на свалку. Еще Питирим Сорокин заблаговременно писал о такой перспективе, о цивилизации свалки. Отсюда и постоянное рециклирование, например, в моде. Происходит чистое копошение в помойке: найдут, подновят, приставят одну цитату к другой и выставят. Таковы большинство из задающих модные тенденции, из тех, кто производит знак, таково большинство модельеров, ведущих модных программ, шоумэнов. Эти люди – типичные бомжи гламура.

"IBK.ru": Что значит производство пустого знака на фондовом рынке?

Александр Дугин: Биржевая игра все больше и больше выпадает из-под логики динамики ценообразования, свойственной классическому капитализму. Давно замечено, как динамика эволюции цен становится на определенные промежутки биржевого времени совершенно независимой от хозрасчетной составляющей акций. Это происходит, поскольку скорость рационального расчета фундаментала оказывается значительно более медленной, нежели время, необходимое для принятия решения биржевыми игроками. Раньше эти выпадения из логики нормального рынка сводили к неким аномалиям, случайным флуктуациям (random walk theory), которые все-таки вписываясь в среднесрочных и долгосрочных моделях в нормативную логику системы. Но постепенно перекос в сторону симулякра всё усиливался, и "аномалии" стали системообразующими. Краткосрочные флуктуации ценовых трендов и высокорискованные операции в ценными бумагами и деривативами берутся в качестве главного критерия для оценки темпов экономического роста. Циркуляция капиталов таким образом виртуализируется, порождая иллюзию процветания, к которой подключаются все больше инвесторов и спекулянтов. Виртуализация несет за собой увеличение сервисного сегмента экономики. Основные денежные массы теперь вращаются не в области производства, а во вторичных секторах. Старая экономика, связанная с реальным сектором, обесценивается, начинает выступать в качестве второстепенной области, она становится архаическим придатком. Уже не работники производства, не фабриканты, ни даже работники торговли выходят на первые роли, а менеджеры, специалисты в области PR-технологий, оформители, дизайнеры. Фондовые и денежные рынки легко соскальзывают к пустому знаку, в финансовые пузыри.

"IBK.ru": Что и было причиной начала нынешнего финансового кризиса.

Александр Дугин: Кризис начался из-за хеджирования: американские домовладельцы, которые берут жилье в кредит, начали нервничать. На самом-то деле им надо было спокойно дальше жить в вечном кредитовании и перекредитовании. Но сдали нервы. Американский народ оказался архаическим, не готовым играть в спекулятивные игры до бесконечности, не полностью готовым к цивилизации одноразового использования, каковой и является постэкономика.

"IBK.ru": Александр Гельевич, что делать России? Осваивать эту постэкономику или нет?

Александр Дугин: Семиургически построенная экономика не дает ни качества, ни товара. Ее принцип – это торговля воздухом. Ничем не обеспеченные ценные бумаги – ноу-хау постэкономики. Президент Медведев поступает очень современно: у него два IPad-а. Если он купит себе третий, а потом четвертый, а потом еще миллион, то он будет самым современным президентом. Если Россия хочет сгинуть, то, безусловно, надо участвовать. Это будет вполне отвечать современному принципу: дожить до 28 лет, "наслаждаясь жизнью", истратить моральное и физическое здоровье и сдохнуть от СПИДа. По образу лысеющего торчка – главного символа современной цивилизации.

"IBK.ru": Нельзя ли обмануть эту экономику обмана, вовлечься в нее для борьбы с конкурентами, но не провалиться в финансовый пузырь самим, обхитрить время и реальность?

Александр Дугин: Чтобы задать этот вопрос, необходимо проснуться. В диалоге одного человека с другим он бессмыслен. Среднестатистическая публика вообще не осознает этой проблемы. Это актуальный вопрос. Но это вопрос, который интересует интеллектуалов, мыслителей и который должен интересовать власть. Пока такого интереса со стороны власти не видно. Если у власти есть какие-то несостыковки, какие-то трения с нынешней глобальной экономикой, то вопрос нужно ставить как неизбежный, глубокий. Хотя бы взять вопрос, кто теперь является субъектом – нация? Но в таком случае видно явное противоречие с постэкономикой, которая не ставит себе задачу сохранения нации, а напротив, идет по пути демонтажа суверенитетов. Есть ли у власти понимание этих вопросов? По моим ощущениям, нет. Власть не знает, что приемлемо, что неприемлемо. Мне думается, что Владимир Путин как-то интуитивно пытался взаимодействовать с глобальной экономикой, имея целью сохранение роли страны – через пробы и ошибки, но всё-таки с пользой для государства. Это наивный подход, необеспеченный продуманной стратегией. Медведев же просто по-детски, с восторгом относится к происходящему в мире. То есть, это такие первичные, инстинктивные, рефлексивные реакции. А меж тем, вопрос должен быть задан властью соответствующим людям, он должен быть поставлен в центр фундаментального обсуждения. То есть, Путин должен спросить об этом у меня. Так что вопрос имеет смысл ставить, когда мы доживем до 2012 года и узнаем итоги президентских выборов. И второе: едва ли вовлекшись в экономику обмана, можно обмануть ее полностью. Где-то какими-то увертками можно, например, раздуванием цен на нефть и обеспечением за счет прибыли социальных потребностей. Но рано или поздно такие увёрточные непоследовательные действия покажут, что всё было эфемерным. Это и произошло в России с уходом Путина. Стабфонда больше нет. Его запретили упоминать. Вы же понимаете, что такие сложные вопросы не могут обсуждаться, например, в Твиттере. Там его невозможно даже сформулировать. Там читатель ничего не спрашивает, озабочен только коротким и сиюминутным, микросообщениями о микроделах.

Экономисты в большинстве своем тоже не способны ни ответить на него, ни поставить. Есть, конечно, толковые эксперты, хотя они и дают информацию в сухих цифрах, такие как Хазин, Кобяков. Но, насколько мне известно, их спрашивают еще меньше, чем меня.

"IBK.ru": Насколько Россия уже вовлечена в постэкономику, в экономическую реальность постмодерна?

Александр Дугин: Я думаю, мы вовлечены очень глубоко. Глубже, чем подозреваем. Иначе и не могло случиться после уничтожения советской промышленности, при общем игнорировании перспектив своего перерабатывающего сектора. Мы по уши в этой экономике, но по отношению к мировой постэкономики мы – архаический придаток, торговцы старьём. Мы старьёвщики, торгуем нефтью и газом – продуктами гниения древних микроорганизмов. Передовые страны постэкономического мира, конечно, на таком делать деньги не станут. У них есть финансовые пузыри, спекуляции, ценные бумаги, управление информацией. У нас не очень почетная роль, роль тягловой силы, животных. Мы ниже, чем Сингапур, существуем на кайме, на бахроме постэкономки, но всё же мы вовлечены в неё. Если Запад всё ближе к технизации управления и жизни, к машинам, то мы остаёмся на роли животных. Роботы и животные – таковы пограничные области, сегодняшние экстремумы глобальной постэкономики.

"IBK.ru": Постэкономка, то есть современный уклад, родилась из краха трёх основных идеологий ушедшего XX столетия. И социализм, и классический капитализм, так или иначе, остались в прошлом. Была еще идеология Третьего пути, идеология консервативной революции, оборвавшаяся на взлёте в силу исторических событий. Содержит ли ее вероятностное продолжение альтернативу современному постэкономическому миру?

Александр Дугин: Третий путь – это действительно большой вопрос. За недолгий период ему удалось добиться колоссальных экономических и государственных успехов – в случае национал-социалистической Германии и несколько менее, но тоже весьма ощутимо в случае фашистской Италии. Эта система на достигла своего старения в отличии от марксистско-социалистической, увядание которой мы видели при застое, в отличии от показавшей себя "во всей красе" буржуазной парадигмы. Фашизм стал эдаким незаложным покойником, поэтому он до сих пор бередит сознание огромного количества людей. Это нереализованное желание, фантазм. Человечество реализовало всевозможные желания и лозунги: свободу, равенство и братство, социалистическое "светлое будущее", легализацию однополых браков, военный коммунизм, гуманизм, террор, мультикультурализм, секуляризм, экумензм – всё, что угодно. Кроме фашизма. Поэтому его так боятся и так хотят. Он живет в первертных фантазиях, в ночи сознания. Наверное, рано или поздно этот проект вернется для реализации. Поскольку самих фашистов уже давным-давно нет, то родится он из страхов антифашистов, из ночи.