На самом деле, это две традиции, две линии в рамках христианского мира, которые по большому счету более тысячелетия живут по разным законам, развиваются по разной логике, и имеют разную историю. Это вполне достаточное обоснование для того, чтобы понятно раз и навсегда ответить на вопрос, какое отношение Россия имеет к Европе. Это альтернативная Европа. Если Россию называть Европой, то надо говорить, что есть две Европы – русская, или православная, и Западная Европа. Еще точнее и правильнее, поскольку все-таки, конечно, именно Западная Европа застолбила за собой право называться Европой, и когда мы говорим – Европа, мы имплицитно понимаем под этим - Западная Европа, и перед глазами встает католико-протестантский ареал.
В последнюю очередь мы вспоминаем о Греции, Румынии или Болгарии. Мы в первую очередь вспоминаем Францию, Англию, Германию, Италию, Испанию, Португалию. В этом смысле Россия никакая не Европа, и Европа никакая не Россия, это очевидно. Мы равнопорядковые, различные явления, как кролик и белка, например, или валторна и барабан. Глупо сравнивать, что лучше – валторна или барабан, барабан бьет, валторна трубит, они могут играть как сходные партии, так и партии различные, они могут быть элементами одного ансамбля, и принадлежать к разным симфониям. Это два равнопорядковых явления, различных между собой – Европа и Россия.
Таким образом, нелепо рассматривать Россию как часть Европы, точно так же Европу как часть России, если мы осознаем, что речь идет о различных путях исторического развития христианской культуры. Но дело в том, что православие и католичество представляют собой полюса. То есть, западное христианство и восточное христианство – это два полюса, несводимые ни в чем, имеющие собственную логику. И абсолютно бессмысленно осмыслять православие как недоделанное католичество, и так же некорректно осмыслять католичество как недоделанное православие.
На самом деле, для того, чтобы правильно контекстуализировать российско-европейские отношения, надо понять, что речь идет об отношениях между двумя цивилизациями, и то общее, что между ними есть, это то же общее, что и между всеми музыкальными инструментами, всеми живыми существами. Это не значит, что их можно отнести к одному и тому же разряду, тем более, взять какую-то часть одной из этих цивилизаций за универсальный критерий. Хотя преобладает такое представление, это абсолютно неправильно, что Россия – это плохая Европа. Это означает примерно то же самое, что белка – это плохой ежик, а барабан – это плохая скрипка. Логика точно такая же. Наши западники, именно современные западники, а не 19 века, просто отказываются понимать, что речь идет о двух различных цивилизациях.
И поскольку мы имеем дело с двумя различными цивилизациями, то партнерство или склоки, скандалы, дружба, любовь, ненависть и вражда между ними предполагают два субъекта, две идентичности, две самостоятельные субстанции, которые вступают между собой в отношения. Если мы это поймем, то мы сразу же отметем все противоречия. Речь идет о развитии отношений, драматических, парадоксальных, интересных, враждебных, дружеских, любовных, каких угодно, но между двумя различными существами. Это, кстати, сразу задает правильный подход, единственный нормальный, логический и ясный, для того, чтобы понимать, как у нас развертываются отношения сейчас. Это первое.
Второе – надо сказать, что в современной Европе существуют две идентичности. Одна идентичность (это мы уже переходим на геополитический уровень), это идентичность собственно европейская, это европейская Европа. Она строится на дистанции по отношению к некоему новому полюсу запада, который развивается в течение всего 20 века в американской культуре, в американской цивилизации. Если в 19 веке почти всем было очевидно, да и в начале 20 в., что Америка – это не что иное, как Западная Европа, только еще западнее, то постепенно в 20 веке, уже после Первой мировой войны, особенно – после Второй мировой войны, стало очевидно, что Америка представляет собой какой-то самостоятельный, отдельный полюс, что Америка – это не просто продолжение Европы, а это такое продолжение, которое претендует на некую самостоятельность.
Таким образом, возникла идентичность, она, кстати, очень ясно и пронзительно осмыслялась европейскими интеллектуалами 20-30-х гг. прошлого века, в первую очередь, немецкими, такими как Хайдеггер, Шпенглер. Европейцы в 20 в. осознавали себя не только как «не Россия», это очевидно, что они по контрасту с востоком и с нами многие формы теоретичности утверждали, но вторым полюсом, становилась Америка. Как говорили в 20-30-е, и в 60-е и 70-е, да и сегодня многие европейские интеллектуалы, Европа – это не Россия, не восток, не Азия, но одновременно и не США. Таким образом, эта геополитическая, европейская Европа, на самом деле, для России современной, крайне привлекательна, она уже почти по определению является дружественной для нас.
Но она является другой. Конечно, говорить, что если Европа выйдет из-под влияния США, то она автоматически будет для нас мерилом всего – это тоже неправда. Она никогда не будет для нас мерилом или эталоном. Но она становится дружественной, она переходит в разряд симпатичных, притягательных, партнерских «других». Другие бывают враждебные, другие бывают дружественные. Мы никогда не можем стать Европой, те, кто говорят об этом, либо невменяемы, либо просто нас сознательно обманывают. Мы два разных существа, а два разных существа не могут стать одним, у нас нет ничего общего.
Залог того, что Европа будет к нам дружественным другим – это то, что она будет европейской и самостоятельной. При Шираке и Шредере не только на энергетическом, но и на политическом уровне европейская Европа с нами максимально сближалась. Но до какой степени она сближалась, даже если бы Ширак и Шредер остались? Все равно не до смешения, не до объединения, не до интеграции, не до утверждения общих ценностных элементов. При самых дружественных отношениях брачный контракт с Европой – это всегда будет брак между двумя различными существами.
Вторая идентичность Европы связана с евро-атлантическим сообществом. Это когда Европа считает себя частью единого Запада и не видит фундаментального различия между собой и США ни в ценностном, ни в стратегическом, ни в энергетическом, ни в политическом, ни в идеологическом, ни в информационном уровнях. Такая Европа нам заведомо враждебна. И чем больше Европа будет становиться проамериканской, тем больше она будет становиться антирусской. В этом случае Европа выступает в качестве проводника чуждой стратегической модели, становится форпостом Америки на евразийском континенте. Во всех случаях – и вражды, и дружбы, Европа будет другой, поэтому об интеграции и полном объединении говорить не приходится. Она никогда не будет для нас универсальным мерилом, это имеет свои четкие цивилизационные границы.
Как сейчас развертываются отношения России с Европой? Сейчас Европа переходит от фазы европейской, интеграционной, от попытки стать самостоятельной силой, отдельной от всех остальных и независимой, к евроатлантическому варианту. Отказ от этой европейской линии бросает их в объятия США. Европа становится вассальной Европой, это вассал Америки, и она враждебна России. На уровне энергетики и бизнеса Европа по-прежнему нам союзна, потому что западноевропейская энергетика и западноевропейский бизнес исходят из европейских интересов. Бизнес не политизирован, - нужен газ, нужна нефть, поэтому здесь доминируют собственные европейские интересы. Здесь есть большой потенциал дружеских отношений, что и реализуется. Но на политическом уровне все не так. Произошла смена двух ключевых администраций – в Германии и Франции – с европеистов на атлантистов и американских марионеток, по сути дела, на таких же, как Саакашвили или Ющенко. Меркель и Саркози – это то же самое. Это марионеточные антиевропейские администрации, ловко, хитро, с помощью сетевых войн и очень важных информационных баталий, приведенные к власти с огромными организационными усилиями США. И то, что выгодно европейскому бизнесу и европейской энергетике, то будет саботироваться европейской политикой, которая находится сейчас под мощным прессингом американских геополитических интересов.
Суммируя ситуацию – реалистично рассматривать российско-европейские отношения только в контексте двух равных, но различных субъектов. Соответственно, когда мы переходим на ценностный уровень или на культурный уровень, не надо удивляться, что у нас существуют различия по очень многим вопросам – и демократию мы понимаем по-разному, и свободу мы понимаем по-разному, и справедливость, и развитие, и традицию. То есть, для нас и будущее и прошлое, консервативное и прогрессивное все понимается по-своему, и на ценностном уровне это не снимаемые противоречия, которые даже бесполезно пытаться сгладить. С этим надо смириться и им, и нам. Мы всегда будем различны. Ни о какой интеграции говорить не приходится вообще.
Кстати, какое-то время, в 19 веке, когда началась крымская война, настолько активную роль стала играть Россия в европейской политике, что русские солдаты, армия Суворова, ходили по Европе как у себя дома. Мы становились одной из ведущих европейских сил. То, что Европа могла бы быть частью России – это не такая уж глупая идея. Во всяком случае, Восточная Европа была частью нашего блока. Даже бельгийский геополитик Жан Тириар писал – Евро-Советская империя от Владивостока до Дублина. Возможность присоединения Европы к России, к Советскому Союзу или Российской Империи периодически становилась исторической возможностью. Поэтому чисто гипотетически, если мы особенно постараемся, то могли бы и включить в состав РФ Европу. Это малореалистично сейчас, но несколько раз мы подходили к историческому рубежу, когда, в принципе, об этом всерьез задумывались. Но надо отдать должное – никогда Россия не становилась Европой, и Европа не становилась Россией. Поэтому этот вариант мы все-таки не рассматриваем. Остается вражда и дружба. С европейской Европой у нас очень большие перспективы дружбы, и это сейчас реализуется на уровне энергетики и бизнеса. На уровне политическом сейчас у нас идет вражда, потому что европейская политика следует не европейской логике. В результате мы получили фундаментальную шкалу для оценки того, как на самом деле развертываются отношения России с Европой. Уже в рамках этих прописанных дорожек можно говорить – сейчас немного лучше, сейчас хуже, сейчас можно прогнозировать смягчение, улучшение отношений, но это будет в тех-то и тех-то секторах и до такой-то степени.
"OpEc.ru": Насколько осложняются отношения России и ЕС в связи со стремлением в Евросоюз Украины и Молдовы?
Александр Дугин: Стремления в Евросоюз Украины и Молдавии совершенно не интересно европейской Европе, это чисто политическое явление. С экономической точки зрения эти страны равны нулю, а со стратегической точки зрения – это акт, враждебный России, и это все понимают. Это не входит в сферу естественных европейских интересов. Эти процессы полностью контролируются американцами и являются евроатлантической линией. Интеграция Украины и Молдовы в Европу, является просто способом создания санитарного кордона между Европой и Россией, яблоком раздора и логикой англо-саксонской геополитической стратегии, которая основана на том, чтобы не допустить сближения России с Европой. Идея вступления Украины и Молдовы в Евросоюз – это антиевропейская инициатива, которая закладывает мину под возможность Европы в дальнейшем стать самостоятельным игроком в большой геополитической игре. Ничего более антиевропейского и антиевросоюзного, чем вступление туда этих стран ни в теории, ни на практике представить себе нельзя.
